Про Херсон, Ани Жирардо и дом без дверей
Мой бывший муж не бывал в Одессе. Поэтому когда много лет назад его родственники пригласили нас погостить в Херсонской области (- А чего там вообще есть? — Там Днепр впадает в Черное море. — Точно? И мы это увидим? — Само собой), мы решили ехать через Одессу.
Одесса стала еще прекрасней со времен моей юности, когда я гостила на 16-й станции Большого Фонтана у двух почти столетних старичков, маминых дяди и тети, проживших там всю жизнь. Я запомнила крошечный домик, заросший зеленью, медленный трамвай, чудесный песчаный пляж, шумных соплеменников (еврейский акцент в сочетании с фрикативным «г» — это что-то!), роскошный оперный театр, каштаны, дворы, подобные которым нигде больше не видела..
Взгляд мужа метался между архитектурными красотами и загорелыми ножками юных одесситок (еще и в белых юбочках, чертовки!). На моё грубое «слюни подбери» внимания не обращал, в открытом ресторанчике неизменно заказывал нам борщ, жаркое, рагу из синеньких, чай с маковым пирогом... сидели по два часа, наслаждаясь... капризный в еде, муж говорил, что так вкусно не ел никогда. Ну и «Гамбринус», само собой, и обязательный скрипач, сразу сообразивший, что эти люди таки немного понимают в музыке, и в кармане у них кое-что имеется.
Но я вообще-то не про Одессу. Проведя там три золотых дня, мы на маршрутке (почему на маршрутке-то? не помню) доехали до скучного и пыльного Херсона, где нас тут же подобрал деловитый Игорь на «шестерке» (давайте-давайте, быстрее, ребятки, спешим, там все ждут, тока в местечко одно заедем на минутку). Местечко оказалось задним двором винзавода, где Игорь заполнил пластмассовую канистру каким-то желтоватым алкогольным напитком. «Запивка, — весело пояснил он, — а пить мы будем Витькин самогон».
Хозяева дома, Витя и Наташа, решили вторую половину жизни провести так, как всегда хотели: на земле. Уехали из Донецка, купили дом в Херсонской области — месяца за два до нашего приезда. Уже разбили огород, купили кур. В четырехкомнатном доме из мебели были электроплитка, старинный холодильник, самодельный табурет, диван и два пружинных матраса на полу. Да, еще шифоньер. Вместо дверей — простыни, прибитые сверху гвоздиками.
Зато на дворе под роскошной рябиной стоял длиннющий деревянный стол с лавками по обеим сторонам, ломящийся к нашему приезду от снеди. Четверо взрослых и двое детей выскочили нам навстречу, придирчиво оглядели меня (мы виделись впервые) и, кажется, остались довольны (я вручила всем пакеты с подарками). Увидев изысканно красивую и невероятно сексуальную, хоть и немолодую, Наташу (загорелую, в мужниной белой рубашке с закатанными рукавами, которая доходила ей до колен), я неожиданно сказала: «Вы похожи на Ани Жирардо». Она явно не знала, кто это, но восхищенный взгляд вежливой москвички ей очень понравился. С тех пор лучший кусок за столом был моим...
Первый же обед, перетекший в ужин, потряс меня объемом съеденного (жаренная в кляре оранжевая рыба, огромные куски курицы, масляная картошка с укропом, кабачковая икра в циклопической емкости, огромный хлеб) и выпитого (синий самогон действительно запивали сухим вином). Наутро Наташа сказала мне: «Ты какая-то зеленая. Даже фиолетовая». Все оставшиеся дни проходили приблизительно так: на рассвете мужчины уходили ловить рыбу, которой здесь было огромное количество, а женщины готовили (меня не допускали: «москвичка, вы там только чай пьете! твое дело — посуду мыть»). Потом мужчины возвращались, завтракали (естественно, с самогоном), все шли купаться (кстати, Днепр впадает в Черное море не здесь, а где — никто не знает) и ложились спать. А дальше — обед, переходящий в ужин.
Отсутствие дверей, а также занавесок, ванной, туалета и т. д. меня сильно смущало (я столько выпить не могла), а муж в компанию влился моментально. Нас возили по окрестностям (Голая Пристань, Железная Гавань, Кинбурнская коса — сейчас я эти названия слышу в военных сводках). Еще одна семья родственников приехала позже на «Лексусе»: они жили в палатке во дворе, у них там была полная автономия, со своим холодильником и даже душем. Их сын Костя (Котя), которого за глаза звали Скотей за жадность, всё время ныл: «Папа, а чого они на нашем лэксусе ездиют? Пускай себе лэксус купят и ездиют!»
Вечером мы пели. Боже, какие же красивые украинские песни... И военные пели, и частушки, и даже популярные оперные арии.
Я была измучена этим специфическим отдыхом и очень странным местом (в Днепре плавали ужики! по небу летали фламинго! до Ковалевки не доехать: там зыбучие пески, легковушку засосет, можно только на «лэксусе»! в крошечном селе Геройское живет человек десять Героев Советского Союза, черных от загара тощих стариков с наколотыми куполами,— это бывшие зэки, убийцы, которым терять было нечего).
И одновременно я от души полюбила этих людей: веснушчатую Таню, которая, услышав, как я пою песню Городницкого о войне, вдруг заплакала, сдернула с шеи образок и отдала мне. Толстуху Иру, с утра выпекавшую белые пампушки и натиравшую их чесноком — к вечернему борщу из ситцевой свеклы. Вы не знаете, что такое ситцевая свекла? О, да вы ничего не знаете! Деловитого Игоря, учившего меня есть раков, сдержанного Витю, который, оказывается, писал рассказы, его чудесную Наташу...
Вы живы, дорогие мои, теперь уже даже не родственники? Я не знаю, русские вы или украинцы, течет ли в вас еще какая-то кровь — но какое это имеет значение?!
Господи, услышь нас всех. Останови этот ужас.